Всем, кто попал служить в роту охраны, рассказывают красивую историю о часовом, задержавшем однажды генерала, и награде от него: внеочередном отпуске. Как бы он, восхитившись добросовестностью и принципиальностью неподкупного часового, лично позаботился об отпуске для молодого бойца. Мне пришлось проверить эту историю на практике, но, видимо, не все так просто в жизни: должно совпасть определенное количество различных факторов, и погода среди них далеко не последний.

Была ночь… Хотя какая разница? У «курка» («часового» на солдатском языке) нет различия между днем и ночью… Всегда хочется спать, всегда хочется есть, и всегда хочется быть в тепле. Именно этого на протяжении двух лет (сейчас одного) катастрофически не хватает. Если же добавить страшный читинский мороз, пробирающий до костей сквозь зимнее белье, хэбэшку, полушубок, валенки, тулуп и двое варежек, одни меховые, то можно представить, что оптимизм и радость в иззябшемся теле восемнадцатилетнего парня находятся чаще всего не на должной высоте.

Но служба есть служба. Иду по своей протоптанной дорожке (не подумайте, что в снегу: в Чите снег весь выдувает ветром, так как город расположен на сопках), посматриваю на охраняемые мной вертолеты, наблюдаю за взлетом и посадкой самолетов. Сегодня ночные полеты немного задержались, было уже за полночь, и моя очередная двухчасовая смена лишь только начиналась.

Вдалеке, со стороны перрона (место стоянки самолетов), появились два огонька фар какого-то автомобиля. У нас, если в сторону поста направились два огня фар, часовой заранее настораживается, потому что либо огни исчезают сразу, так как автомобиль повернул, и так бывает в большинстве случаев, либо машина направляется к тебе на пост – и здесь всего лишь два варианта: начальник караула едет с проверкой, или это нарушитель. Первый вариант происходил ежедневно и еженощно, второй очень редко: кому же захочется вставать под пули? Но свою машину мы знали и по звуку мотора, и по свету фар, узнавая ее хоть за километр.

В этот раз оказался нарушитель, и направлялся он прямо к моему посту. Я не мог поверить своим глазам: большего нахальства я не видел за время своей службы. Отойдя немного вглубь поста по дороге, которая частично проходила здесь, как бы давая возможность автомобилю свернуть немного раньше, я остановился, наблюдая за маневрами светового пятна от фар, неуклонно приближающихся ко мне. Наконец неизбежно я оказался в свете фар, и мне пришлось поднять руку вверх, требуя остановиться. Я знал, как выгляжу со стороны: гора огромного тулупа, из-под него торчат два валенка, сверху шапка-ушанка, завязанная под подбородком и окруженная огромным стоячим воротником тулупа, делающая это чудо похожим на инопланетянина без головы, и все это было не очень смешно, так как была тихая ночь, автомат Калашникова был настоящим, и направлен он был на нарушителя, и больше вокруг никого не было. Тихо и темно… Автомобиль остановился. Это была вазовская то ли шестерка, то ли семерка.

— Стой, кто идет? — Стандартную формулу первой фразы мы громко произносили независимо от того, шел человек, или ехал. Так требует Устав караульной службы. Так выкрикнул ее и я. Со стороны водителя хлопнула дверь, и выскочивший солдат, впрочем, не пытаясь ко мне приблизиться, прокричал:
— Эй, солдат, я везу командира полка, пропусти!
Я задумался. На горизонте замаячил отпуск… У меня высшим моим начальником был командир батальона, а командира полка я не знал и считал его руководителем структуры, к которой наш батальон имел отношение, лишь как к соседу.
— Нельзя, — строго ответил я.
— Да ты что? – явно удивился он. Потом подумал и сказал:
— Ну тогда мы проедем другой дорогой.
— Нет!
— Что значит нет?
— Вы въехали на охраняемый пост, и я вас задерживаю до прибытия начальника караула.
— А когда он прибудет?
— Примерно через полтора часа.
— Командир не может ждать. Ты пойми, уже ночь, его жена ждет, ужин нагрела, а ты хочешь нас продержать полтора часа?
— А зачем вы поехали через посты? – задал я интересующий меня вопрос.
– Есть установленный маршрут движения по аэродрому в ночное время, причем по асфальту, а не по грунтовке. Зачем вы сюда заехали?
Я, конечно понимал, что здесь покороче будет, но не намного – совсем не намного…

Парень уже весь дрожал и притоптывал по мерзлому грунту. Одежда его не была рассчитана на долгое нахождение на морозе. Шинелка – она ведь дурацкая по сути своей одежда-то была: ветер ее продувал, на дожде она мокла, ткань довольно быстро сваливалась, становилась тонкой и совсем не сохраняла тепло. Поэтому солдат прервал дальнейший разговор и запрыгнул в машину. Следует напомнить, что сотовых телефонов тогда еще не было. Рации в машине тоже не оказалось. Мне самому не было особого резона долго держать задержанных, потому что лишь постоянно двигаясь, я хоть немного сохранял тепло в теле, а вот сейчас, простояв десять минут, я уже сильно замерз, и сам начал притоптывать и приплясывать, жалея уже, что не пропустил машину через пост. Лишь мысль об отпуске немного согревала меня.

И вдруг из автомобиля выскочил сам командир полка, и на меня обрушился мат такой силы, что мне, кажется, даже стало теплее. Он был в ярости. Оскорбления и угрозы сыпались непрерывным потоком минут пять, после чего он запрыгнул в машину. Я не сохранил в памяти тех слов, что тогда прозвучали. Из них я понял лишь одно: отпуска не будет!

Грязь неприятных слов текла по мне, черными капельками падая с пол тулупа. Казалось, что я весь в дерьме. Шок от оскорбления начал преобразовываться в ярость. Кровь закипела. Я еще не успел ничего обдумать, а мои ноги уже несли меня к дверке машины со стороны командира полка. И рука как-то самопроизвольно два раза дернулась, из-за чего ствол автомата так же два раза негромко стукнул по боковому стеклу. Там все правильно поняли: стекло поехало вниз.

— Чего тебе? – грубо прозвучало из салона.
— Всем выйти из машины, — негромко сказал я.
— Что??? – Удивление, прозвучавшее в голосе, было искренним.
— Всем выйти из машины, — повторил я еще раз, и голос мой стал еще тише. Моя ярость отличалась – она была очень тихая, но, пожалуй, более опасная. Неощутимо повеяло смертью…

Возникшая пауза подсказала мне, что пассажиры автомобиля переглядываются, видимо, решая, что им делать. Но ни слова не прозвучало. Они оба молча вышли из машины, каждый со своей стороны, а я немного отошел назад, на ставшее уже привычным, место. Командир полка оказался полковником, среднего роста, плотного телосложения, и, к сожалению, также в неприспособленной для долгого нахождения на морозе одежде. Дул пронизывающий ветер. При двадцатиградусном морозе это очень опасно. Мела поземка… она была видна в свете фар.

Командира подводила обувь. Уже через минуту оба стали приплясывать. Мне тоже приходилось переминаться с ноги на ногу, но я-то хоть был в валенках. Ничего глупее этой ситуации не придумаешь. Три мужика замерзают на жесточайшем морозе возле теплой работающей легковушки, и причиной тому неумение общаться без крика и мата.

И ведь сказать было нечего всем нам троим. Он меня оскорбил, причем за то, что я просто выполнял свои обязанности. Обычно солдат молчит и терпит. Я же неожиданно ни для кого, в том числе и для себя, на самом деле оскорбился, и в пределах своей власти наказал командира, уже осознавая, что, скорее всего, вместо отпуска отправлюсь на «губу», причем на тот же срок в десять дней. Но поправить уже ничего было нельзя: партия была, как говорят, сыграна. Мой характер уже проявился, а отступать я был не приучен. Полковник, к сожалению, тоже был русским, и тоже отступать не умел.

Тут стало ясно, что водитель страдает зря, и я сказал, чтобы он сел в машину. Ситуация еще более зашла в тупик. Всем присутствующим был понятен конфликт, а вот путей его решения не было: не станет же полковник извиняться перед солдатом? Командир на меня не смотрел, а лишь притоптывал все сильнее. Я тоже замерзал все сильнее, а до конца смены было еще ой как далеко. Я понимал, что заморожу мужика. Он тоже это понимал, но гордость не позволяла ему поискать решение проблемы. Мороз уже все сделал: вся ярость, весь запал выморозило к чёртовой бабушке у нас обоих.

Лишь солдатская смекалка водителя всех выручила. Он вылез из машины и предложил мне, оставив командира полка как бы в залог, самому съездить в караулку и привезти моего непосредственного начальника. На машине было ехать до караулки минуты 3 – не больше. Конечно, это было не по правилам и незаконно. Но я, подумав немного, согласился. И примерно через 7 минут приехал мой разводящий, вызволил из плена полковника, а я снова остался на посту один, замерзший и никому не нужный.

Ничего не было мне сказано ни разводящим, ни начальником караула – ни в тот день, ни в другой. Я так думаю, что с дураками они считали разговаривать бесполезным. Никто никогда не знал обстоятельств этой истории. У всех были причины помалкивать. Оказалось, что командир полка старше нашего командира батальона, и для меня он был старшим офицером из всех возможных, ну, кроме командира дивизии, или армии, конечно… Ну что ж, уверен, что командир полка с этого дня уверовал, что его самолеты охраняются надежно. В отпуск я так и не съездил… Правда, и на «губу» не попал… А съездили в отпуск писарь, художник роты и еще кто-то из не задействованных в несении постовой службы. Наверное, есть что-то мудрое в этой жизни… Понять бы только, что?