Дмитрий, 3 года.

Бабушка читает: «Пробежала мышка, носиком махнула, яичко упало и разбилось».

Митя: «Нет, неправильно, хвостиком махнула…»

Бабушка: « Ну, правильно, хвостиком. А у тебя хвостик есть?»

Внук: «Ну конечно, есть!»

«А где он у тебя?»

«Где-где? Ну конечно в жопе!»

Валя, 8 лет. Младшая сестренка – 6 лет. Поссорились. Раскричались. Мама ввалила Вале. Валя вышла во двор. Стоит, насупившись. Моя мама спрашивает: «Что такая обиженная?» Валя: «Когда я вырасту… Нарожаю пятеро детей». «Зачем так много?» — спрашивает мама. «Эх, я и лупешить же их буду!» — отвечает Валя.

8 лет

Настя зашла купаться в речку с очень прозрачной водой. Посмотрела на себя и как закричит:
— Дедушка, я себя насквозь вижу!
— Эх, Настенька, — грустно ответил я, — я тоже тебя насквозь вижу.

6 лет

— Дедушка, а мы вот здесь кормили птичек, — рассказывает Настенька, показывая пальчиком место на земле возле детского домика. – Знаешь, здесь стояла трясогузка.
— Почему стояла, может быть, сидела? – спрашиваю я.
Настенька подумала – подумала, даже лобик наморщила, видимо, вспоминая, и уверенно подтвердила:
— Нет, ЭТА – точно стояла!

— Дедушка, а знаешь, кого я больше всех люблю? – спрашивает Настенька.
— Кого? – отвечаю я, уже предполагая приятный для себя ответ.
— Эмэмдэмс! – радостно говорит Настенька и, видя мое вытянувшееся лицо, добавляет:
— И тебя еще больше!
— Ну спасибо! – удивленно протянул я.

Наверное, все смотрели фильм «Особенности русской охоты» и помнят сцену с медведем, который забрел в баню и перепугал охотников. А я хочу рассказать, как эта история произошла на самом деле….

В один из дней велопохода по Алтаю, будучи в горах на высоте полутора тысяч метров, где располагаются альпийские луга, наша группа обнаружила сторожку то ли охотников, то ли пастухов, то ли добытчиков мумиё – а может, и всего сразу. Лугов тут было немного, скалы да тайга в основном. Но по сравнению с голыми скалами, где мы проходили, или густой тайгой, действительно, прямо от сторожки в другую сторону от обрыва располагался хороший большой луг. На него и выходила ничем не закрывающаяся дверь.

Сторожка была маленькой, без окон, с двухъярусными полатями вдоль двух стен – справа от двери и напротив входа. Слева была сложена небольшая печь и сам проход шириной метра полтора – вот и вся сторожка. Спать в ней могли одновременно не более 6 человек. Но, как ни удивительно, споров никаких не возникло и жребий бросать не пришлось. Желающих ночевать не в палатке, а под крышей нашлось как раз 6 человек. Один из них был я, Василий Иванович – наш руководитель и парней, которых уж и не помню – четверо. Остальные разбили палатки в отдалении на лугу, где место понравилось – поровнее, защищенное от ветра и в то же время немного продуваемое, раскинули спальные мешки. Мы – на полатях, они – в палатках, да после ужина и легли спать.

Проснулся я среди ночи из-за желания отлить по-маленькому, подумал еще, идти, или не идти, но здравый смысл подсказал, что лучше сходить, все равно ведь сон крепким не будет. Пошарил рукой, ища очки, но они не попались под руку – место было новое, и со сна никак не мог вспомнить, куда я их прикрепил – то ли за сучок какой на стене подвесил, то ли в рюкзак под головой засунул. В конце концов, для того, чтобы пописать, зрения особого не надо – решил я, и осторожно спустился с верхнего яруса полатей, где расположился. Левой рукой нащупал дверь, благо лежал я прямо у двери, да и головой к ней, открыл и вышел, закрыв осторожно за собой. Еще сделал пару шагов, чтобы журчанием не побеспокоить товарищей и начал писать…

Светила луна, над головой мерцали звезды, но я их плохо различал без очков, невдалеке темнели особой глубиной тайга и скалы. Абсолютный покой пронизывал мое журчащее существо. И вдруг что-то прямо передо мной шевельнулось… шагах этак в десяти… В практически девственной тайге следует быть готовым к встрече со зверем в любой момент. А зверь уже начал подниматься прямо передо мной, и лапы его тоже начали подниматься вверх. А было это движение явным признаком готовящегося нападения медведя на меня. Не помню уж насчет пиписки, и закончил ли то дело, из-за которого собственно и вышел, но уже в следующее мгновение я стоял по другую сторону двери, и орал что есть силы: «Медведь! Медведь! Медведь!» Вернее, я не совсем стоял – а упирался обеими ногами в пол, руками держал ручку двери, тянул ее на себя изо всех сил и молился, чтобы она не оторвалась. Никаких замков, как я уже говорил, в сторожке просто не было. Ребята тоже изо всех сил дергали ручку на себя, но как они успели к ней так быстро, я и сам не понял. Они ведь до этого спали сном здоровых молодых парней, сильно уставших от большой физической работы. Видимо, тяга к жизни оказалась важнее, да и голос мой был, по всей видимости, необыкновенно проникновенным и убедительным.

И тут еще, как назло, дверь начала рваться наружу. Тут уж завопили все… Поэтому голос, который раздался за дверью, человеческий голос, да еще хорошо знакомый, Василия Ивановича, стал шоком. «Да я это, я. Открывайте». «А медведь?» — Вопрос прозвучал от кого-то, кто еще не понял, в чем дело, а я уже лез на полати, все поняв, и не желая стать объектом шуточек, которые должны были начаться. «Да я посрать вышел», пояснил Василий Иванович. Ему еще медленно и недоверчиво открыли дверь, потом все выглядывали, пытаясь понять, не угрожает ли какая опасность. Прибежали парни из палаток, чтобы выяснить, что случилось. А я повернулся к стене и постарался быстро уснуть. В темноте за медведя я принял поднимающегося с корточек Василия Ивановича, когда он надевал штаны: отсюда и видение поднимающихся лап. Голову он пригнул вперед, потому и голова его в темноте выглядела большой медвежьей, а всему виной темнота и мое плохое зрение.

Много по этому поводу на следующий день не шутили. Видимо, достаточно было взглянуть на меня, как все отворачивались и делали вид, что заняты каким-то важным делом. И не потому, что меня боялись. Просто по-человечески понимали, что могли и сами оказаться в такой ситуации, и не хотели ранить мое самолюбие, за что я им всю жизнь благодарен. Именно на таких примерах проверяется настоящая дружба.

Кто-то, видимо, все-таки рассказал эту историю. Но в фильм она вошла несколько преображенной – уже с настоящим медведем. Да и правильно, намного веселее получилось, особенно когда генералу вместо медведя плеснули кипятком в лицо и ударили поленом по голове. Повезло нашему Василию Ивановичу, что никто не жахнул его по башке! Нечего с…ть под дверью!

4 года 1 месяц.

Настенька с мамой приехали на машине к месту работы ее папы. Рядом оказался автомобиль дедушки. Настенька пригляделась и сказала:
— Мама, эта машина дедушки?
— Ну я не знаю, – подыграла мама.
— Да нет, это точно машина дедушки? Что она здесь делает?
— Ну, наверное, дедушка здесь тоже работает.
— Нет, здесь работает папа, а дедушка должен быть дома, он же дедушка, — категорически заявила Настенька.

3 года 11 месяцев.
Насте нужно помазать на ножках болячки. Лекарство щиплет, и она кричит и дергает ногами, не позволяя ничего сделать. Папа кладет ее на живот и прижимает к кровати, пока мама смазывает ранки. Настенька начинает причитать:
— Мои бедные маленькие ножки. Как же вам больно. Не трогайте, пожалуйста. Мама, папа, я буду вас слушаться, я все буду делать правильно. Ну честное слово!

4 года.
Настенька докладывает по телефону:
— Дедушка, а я сама катаюсь на велосипеде.
— Неужели сама?
— Сама, дедушка… Папа толкает, а я сама еду.

Собирались мы на рыбалку недолго. Как-то Вадим вгорячах обмолвился, что у него на реке рыбы полно, и мы тут же решили ехать в ближайший выходной. Мы – это доблестное 2-е отделение милиционеров метрополитена. Главный – это Валерка, афганец, командир отделения, старший сержант. Невысокого роста, но крепкий, с несколько крупноватым носом, не очень добрыми глазами и солидной походкой. Лешка – высокий и стремительный, худощавый, с острым носом и серыми глазами, постоянно следил, чтобы все вокруг все делали правильно, не особо заморачиваясь при этом насчет себя. Гошка – гигант под два метра ростом, больше ста килограммов весом и при этом ни единой жирины, был ужасом преступного мира. Он видел и задерживал преступников, когда они только шли на дело, а уж если шли с дела, то у них просто не было шансов пройти мимо него. Немного тормозя в разговоре, в деле он был стремителен и ловок. Сережа – несколько неуверенный в себе человек, добрый к товарищам, не искавший славы и почестей на службе, страдал от излишней привязанности к алкоголю. В метро было не принято приходить на службу нетрезвым, поэтому сознание его было постоянно раздвоено между желанием и возможностью. Вадим – недавно влившийся в наши ряды милиционер из области, хороший, мало пьющий человек, так и не ставший своим в отделении. Он был и внешне хорош собой: чуть выше среднего роста, крепкий, с умным и приветливым лицом. На роль лидера он никогда не претендовал, в отличие от тех же Лешки и Гошки. И, наконец, ваш покорный слуга, по ошибке или недомыслию оказавшийся после армии в милиции метрополитена. Самый молодой и худощавый, в очках, высокий, но все же меньше Гошки и Лешки, до этого практически непьющий, я единственный учился в юридическом институте на заочном, и уже поэтому нуждался в опеке своих старших приятелей, следивших, чтобы я не выделялся, а работал и пил после работы наравне со всеми. Поэтому Лешка, Гошка и Валерка стали моими наставниками. Остальные бойцы по различным причинам отказались ехать.

Два с половиной часа на убогой электричке, и мы были на севере нашей области. Надо сказать, что рыбацкое снаряжение у нас было в точности, как на всякой русской рыбалке того времени: много водки, мало хлеба, овощи и вареные яйца. У кого-то в кармане «штормовки» (такая крутая по тем временам куртка из брезента с карманами и капюшоном, специально для походов в лес, на рыбалку и охоту) потом оказалась леска с крючками для налаживания удочки (тогда было принято вырезать удилище на месте, из имеющегося материала), но она нам так и не пригодилась. Рыбу предполагалось ловить бреднем, который должен был привезти Вадим из дома, собственно, как и котелок для ухи, и хлеб. Бредень и котелок он привез, а вот с хлебом нас подвел. В этот день хлеб в магазине рано кончился, так как намечался праздник, а на следующий день магазин вообще не работал. Поэтому хлеба оказалось полбуханки на шесть мужиков на два дня. Маловато, как вы понимаете. Это был первый из нескольких жизненных уроков, научивших меня хлеб и водку не доверять никому.

Вадим нас встретил возле железнодорожной станции на «Шестерке» (не подумайте, что это был «Мерседес», или «БМВ»), мы загрузились в нее и поехали на место. Таковым оказался высокий лесистый берег небольшой речушки, на котором мы и расположились. На поляне было старое кострище, которое мы использовали по прямому его назначению, натаскав дров для костра. К реке был довольно высокий обрыв. Кромка пологого берега перед обрывистой его частью была небольшой, так как вода была высокой, и это породило заботу найти место для выхода из воды с бреднем. Определили всего одно место для выхода. Все остальные части берега, в том числе и весь противоположный берег, заросли ивняком и травой.

Разлили по полстакана водки и со словами: «Ну, за рыбалку», — дружно выпили. Начали готовить бредень. То есть пошли искать в лесу подходящие стволы, которые нужно было срубить и сделать их «по руке», подходящей длины. Мне поручили поставить палатку, Сереже натаскать дров, а Гошка вызвался готовить уху. По ходу работы выпили еще, потом еще…. Закусывали тем, что привезли с собой и сложили в общую кучу.

Наконец бредень был готов, и мы ринулись в воду. Первое открытие было неприятным: дно было илистым, по самые икры, и, следовательно, идти с бреднем можно было только медленно. Первый проход ничего не дал, второй тоже. Появились вопросы к Вадиму… в основном на родном языке русских людей – мате. Он, как мог, оправдывался высокой водой (май месяц, половодье еще не спало). На наше предложение поискать другое место для рыбалки решительно ответил, что остальные места вообще не проходимые. Стало понятно, что нужно совершенствовать методы рыбалки именно здесь. Сели возле костра, чтобы обдумать план действий. Естественно, выпили. Решили, что двое будут идти с бреднем, а двое чуть впереди по берегу топать ногами, чтобы выгнать рыбу из-под берега. Гошка, как самый высокий и сильный, встал на дальний конец, Лешка на ближний, а мы с Сережей записались в «топтуны». Вадим с Валеркой шли за нами всеми по берегу на случай помощи.

И вот одни тащат бредень, мы с Сережей топаем, идем по берегу, и, наконец, все вместе решаем выводить бредень. Гошка напрягается, почти бегом заводя окружность бредня к берегу, Лешка выравнивается с ним, они сводят концы вместе, дружно выбегают на берег, и вдруг видят, что у них на пути стоит Сережа и с любопытством смотрит на них. А бредень нужно срочно вытащить на берег полностью, иначе, если мотня останется в воде, рыба может уйти. И они, задыхаясь, орут что есть мочи: «Уйди на …!» Мы все тоже одновременно орем те же самые слова, так как они самые короткие, а ситуация очень спешная создалась. Сережа пугается и вместо того, чтобы отбежать в сторону, бежит от надвигающихся на него стеной Гошки с Лешкой прямо на берег. А берег в этом месте как на грех, обрывистый, да еще и мокрый, и он, взобравшись до половины с помощью всех четырех быстро работающих конечностей, срывается, и как по горке, точнехонько влетает в мотню. «Вот и первая рыба», — подумалось, видимо, одновременно всем нам, так как смех взорвал все наши внутренности, и мы упали кто где стоял. Сережа беспомощно барахтался в мотне, рискуя утонуть, а мы не могли встать с земли, чтобы помочь ему, потому что ноги ослабли от смеха. Гошка первый нашел в себе силы доползти хотя бы на карачках к Сереже, чтобы тот не утонул. Лешка полез проверять мотню прямо в воде, потому что Сережу нужно было из этой самой мотни доставать общими усилиями, а рыба не станет ждать.

На удивление, мы поймали трех рыбешек, хоть и не больших, но надежда на уху появилась. Поэтому вернулись к костру, отдали рыбех Гошке и приказали ему готовить уху, которую он до этого сам и вызвался варить. Естественно, у костерка выпили, и тащить бредень назначили Сережу, как провинившегося, и Вадима, как обманувшего с рыбой. Этот заход закончился довольно быстро. Сережа почему-то решил идти с бреднем в ботинках. Естественно, что через несколько шагов один из ботинков увяз в иле и потерялся. Наши крики с требованием двигаться он проигнорировал и как-то растерянно сказал:
– Мужики, я ботинок потерял.
На это совершенно естественно получил встречный вопрос:
– А на кой … ты его надевал?
– Я не хотел по илу идти голыми ногами, я пиявок боюсь.
– Да и хрен с ним, с этим ботинком…
– Нет, это хорошие чехословацкие ботинки, и за них меня жена месяц заставит спать в прихожей на коврике. Прошу вас, помогите найти, он где-то рядом.
Вот так мы узнали о проблемах Сережи в личной жизни. Посмеялись, порекомендовали, что делать с этой стервой, но мужская солидарность есть мужская солидарность: полезли в воду все.

Сереже не везло. Явно день был не его. Ботинок мы так и не нашли. Более того, и второй он умудрился потерять. Но так как в этот раз он догадался с места не сходить, то второй ботинок мы ему вернули, а вот первый так и не нашли. Вся вода в результате наших поисков ботинка своими собственными ногами была взбаламучена до такой степени, что ловить рыбу не было никакого смысла. Решили подождать… Кто-то попробовал ловить на удочку, кто-то погулял по лесу. В трудах и беседах незаметно стемнело, и мы собрались у костра, чтобы еще немного выпить, а заодно поесть ухи, которую Гошка сварил, хоть и из трех рыбешек.

Мы сильно проголодались, так как много было физической работы и переживаний, а продуктов было мало, а водки мы выпили много. Поэтому сразу несколько ложек одновременно опустились в котелок, а потом переместились в голодные рты. Рев, который прозвучал на ближайшие три километра леса, мог быть исторгнут лишь лосем, вызывающим на поединок своего врага в битве за самку. Или же несколькими измученными голодными мужиками, которые, сидя перед пищей, вдыхая ее запах, внезапно поняли, что они лишены возможности вкушать эту пищу. Да что там, они лишены возможности вкушать вообще что-либо, так как все продукты уже ушли на закуску, хлеб быстро кончился, и взять его было негде, а в суп ушли все оставшиеся продукты, включая крупу, и какой-то кретин всыпал в уху катастрофическое количество перца. И мы даже догадывались, кто этот кретин. Все мы были готовы в этот момент убивать, но Гошки рядом с нами не оказалось. Вот только что он был здесь, и вот его уже нет.
– Иди сюда, сволочь! — орал Валерка.
– Я убью тебя!», — вторил Лешка.
Сережа молча плакал… Слишком многое обрушилось на него всего за один день.

Лишь минут через пятнадцать, когда гнев друзей уже не угрожал здоровью Гошкиному, а лишь его ушам и самолюбию, он вернулся из темного леса к костру. – Сколько же ты насыпал перца, придурок? — спросил Валерка.
– Да сколько было в мешочке, столько и высыпал. Я очень люблю острую пищу, — спокойно ответил Гошка.
– Боже мой, как же плохо мы тебя знали, — с грустью посетовал Валерка. – Ты ведь полный дурак.
– Но-но, ты поосторожнее со словами-то, — пока еще осторожно пригрозил Гошка. – Ну что ж, жри теперь, ты ведь любишь острую пищу, — сказал Валерка.
Гошка осторожно запустил ложку в котелок, зачерпнул, взял в рот. Проглотил. Подумал. Положил ложку.
– Ну, что не ешь? – каким-то уж очень тихим голосом поинтересовался Лешка.
– Похоже, немного переперчил, — ответил Гошка, — водички бы…
– Немного? Да у меня до сих пор огонь идет изо рта! Скажи, что нам делать. Ты всю крупу высыпал в уху?
– Всю.
– Все, больше не могу. Пойду спать, — сказал Лешка и направился в палатку.
Лешка вообще-то не любил дураков, а Гошку он уважал. Возникшее раздвоение в чувствах его утомило. Гошку в палатку никто не пригласил, но ему было хорошо и у костра.

Благодаря сильному опьянению, мы смогли часа три поспать. Потом наши бесчувственные тела стали ощущать укусы комаров, и мы собрались у почти погасшего костра. Пришлось его снова развести, и мы попытались говорить о самых разных вещах, но память ничего из этих разговоров не сохранила, а что сохранила, то нельзя рассказывать – это святое. Когда рассвело, желающих лезть в холодную воду больше не нашлось, и мы по обоюдному согласию стали собирать вещи, чтобы уехать на первой же электричке. Есть было нечего. Хуже того, и закусывать было нечем, кроме лука. А лук без хлеба, как вы знаете, не слишком роскошная еда. Водка осталась, и это было не характерно для русской рыбалки. Мы допили ее на местной маленькой станции, нехотя, безо всякого желания. Сережа сидел на большой чугунной скамье в одном ботинке и грустно разбивал вареное яичко о стоящую рядом такую же огромную чугунную оплеванную урну для мусора… Мы над ним смеялись… Рыбы не было…

P.S. Через несколько лет Сережу уволили с работы за пьянку, жена его выгнала из дома, и он стал бомжем. Лешка рассказывал, как однажды к нему подошел бомж и робко спросил: «Вы случайно не Алексей?». «Да, это я». «А я Сережа, вы помните, мы вместе работали? Не выручите меня небольшой суммой денег?» Лешка денег дал, и долго смотрел на согнутую спину удаляющегося сломанного жизнью человека. Можно ли передать то, что происходило в этот момент в его душе? Вряд ли… Валерка повесился, поссорившись с женой, тоже по пьянке. Осталось двое малых детей. Гошка перешел на работу в спецназ. Жена от него ушла. Он четыре раза был на войне в Чечне. Когда мы виделись в последний раз, Гошка снова собирался на войну. У него уже было два ранения, одно тяжелое. За первое ему дали медаль, за второе – боевой орден. «Зачем тебе это?», — спросил я его. – «Уже не могу иначе», — честно ответил он. Лешка ушел на пенсию, воспитывает внуков. Вадим закончил среднюю школу милиции, получил офицерское звание и уехал работать в район. Я уволился из милиции, был юристом, потом стал философом. Пишу… Думаю, водку лучше не пить… Никогда и нисколько! А вы как думаете?

Внучке Настеньке 3 года 10 месяцев. Я включаю компьютер.
— Дедушка, ты что делаешь?
— Я сейчас буду разговаривать с дядей Андреем из Крыма. Это мой брат. Хочешь с ним познакомиться?
— Да.
Представил ее брату. Она посмотрела, немного послушала, соскучилась и собралась уходить к бабушке. Я спросил:
— Настенька, а ты знаешь, где находится Крым?
— Да, – ответила она.
— Где?
— Вот там! – и она вытянула пальчик в сторону экрана.
— Ну вот, Андрей, теперь и ты будешь знать, что Крым находится в компьютере, – сказал я, и мы рассмеялись, а Настенька недоуменно на нас посмотрела.

Вы слышали, что вороны – это умные птицы? Я тоже… Но на самом деле они еще и очень подлые создания. Не верите? Напрасно…

Однажды прекрасным солнечным утром, когда я, загнав машину на платную мойку, вышел на улицу из сырого и шумного помещения поговорить по телефону, со мной случилось происшествие, которое я назвал бы знаковым. Только я успел начать кого-то из подчиненных воспитывать – я ведь как-никак начальник – как только что спокойно сидевшая на дереве по соседству ворона решила перелететь на другое место. Странно было, что путь ее пролегал надо мной…. Вокруг во дворе больше людей не было. В тот момент меня еще не насторожил этот странный маршрут, выбранный птицей… Ну летит и летит – дорог-то в небе нет.

Уже потом я понял, что она ждала именно меня…. Терпела… гадина…. Вы уже конечно поняли, что произошло… Да – это самое. Но «ЭТО САМОЕ»… имело какие-то нереально грандиозные размеры… причем жидкие…. Попало на лицо… очки…. куртку, свежевыглаженные брюки и даже рядом стоящий ничем не провинившийся дипломат….

Некоторое время я находился в полном ступоре. Ласково светило весеннее солнышко. Радовало голубизной необъятное небо. Через несколько минут я планировал выехать в офис на предстоящую встречу… И вот теперь я медленно начинал осознавать новую реальность…. Я весь в этом самом… Ворона… сука… убью…, если поймаю… медленно оглянулся… не видать… где же я ее теперь найду…, да и как узнаю… все равно… потом приеду… с ружьем… всех их, кого найду, перестреляю. Еще раз осмотрел свои потери – а вдруг показалось? Может, не так уж и много?… Нет… много… Может быть, постоять…, подсохнуть…, потом отчистить? Постоял минут десять… Не высохло. Почему-то понял, что в ближайшее время не высохнет. Представил, как сажусь в свежевымытую машину… Жуткое ощущение… Хорошо хоть салон кожаный…. А ведь надо уже идти за машиной…. Платить нужно в кафе при мойке. У них там касса. Забирать машину в противоположном конце… Большое расстояние…. Никогда раньше не замечал этого неудобства. То есть… посмотрят все…. Посочувствуют, конечно…. Расстроятся, наверно… Спросят: «Боже… как же это вас угораздило? И как много? Неужели у нас теперь и коровы летают? Вашу дорогую куртку, конечно, можно отмыть…, а вот брюки лучше выбросить. Они ведь вам теперь будут напоминать об этом событии…. А как же вы теперь в вашу красивую дорогую иномарку? Ой, не подскользнитесь, пожалуйста». Я как наяву увидел сочувствующие родные милые лица водителей.

На работу ехать нельзя. Авторитет после этого уже не восстановить. Всерьез меня никто воспринимать не будет. Много лет коллеги будут говорить друг другу: «Кто это говорит? А… тот самый, который как-то оказался с ног до головы в дерьме? А разве вы не слышали? Сейчас я вам с удовольствием расскажу. Пойдемте покурим».

Набираю номер: «Алло… дорогая? Ты дома? Как хорошо! Знаешь, я решил сегодня отдохнуть. Да чувствую себя не важно. Надо успокоиться. Что-то на людей стал срываться. А ведь даже одно грубое слово знаешь как может человека расстроить? Буквально с головы до ног. В общем, еду, родная».